Дунганский Лагман. Исторически-литературный

Давно случилась эта история.
На залитом солнце императорском дворе почтенного Сюань-цзун из династии Тан стояло седьмое столетие…

Время близилось к обеду, когда с кухни стали доноситься приятные сердцу ароматы распаренного сычуаньского перца и шкворчание молодой ягнятины в чугунном котле.
Правитель вдохнул рассекающие дневной воздух ароматы полной грудью и кивком головы подозвал Чжунсяня — верного пайфу, что следил и угождал императорским желаниям, чего бы они не касались.
— Что, будет на моих тарелках сегодня?
— Мой повелитель, — преданный слуга почтенно склонил голову. — Мне положено знать все под этими небесами, дабы Ваши решения были справедливы и безупречны. Судя по тому, что нежная ягнячья лопатка была порезана мелко, предположу, что Вас ждёт то самое блюдо, что мы пробовали в походе по землям хуэйцзу — знаменитый Дунганский Лагман.
— Это хорошо, — великий Сюань-цзун одобрительным кивком показал своё расположение к этой вести и в ожидании трапезы погрузился в самосозерцание внутреннего совершенства…

Издавна на землях хуэйцзу главенствовало правило: если готовишь Дунганский Лагман, отправь во фруктовый сад девственницу босой по рассветной росе, чтобы своими тонкими пальчиками с шелковистой кожей, что ещё никогда не прикасались к мужскому началу, сорвала одноцвет камелии с первого черешка.
Длиной примерно в 3 фэня.
Именно этот листик и будет служить мерой, определяющей размер всех сторон каждой грани кубика из овощей, что отправятся в котёл…
Ибо подготовить подобным образом следует и морковь, и картофель, и редьку зелёную. А толщина капустной ленты должна быть вровень того-самого стебля камелии.

Но поскольку в наших краях большие затруднения с…
Да с чем угодно затруднения в наших краях: и с росой, и с камелиями, и пальцами, и с девственницами!
Короче, приходится выкручиваться, обладая совершенной техникой

Императорский повар Шиминь, которому выпала честь готовить Дунганский Лагман, звонко хлопнул ладонями, отдавая тем-самым команду придворным поварятам разжечь огонь под широченным чугунным котлом.
Натужно заухали меха, распаляя жар печи.
Шиминь открыл заветный шкаф с маслами. В глиняных горшках прятались от непосвящённых глаз тянучие ароматные жидкости, что придавали особенный вкус его блюдам.
Внимательно вглядываясь в иероглифы, нацарапанные на горшках, он искал Xiang You Wang, что давят из семян сезама.
Плеснув плошкой кунжутного масла в котёл, повар приподнял блюдо с ягнятиной и вывалил его содержимое на жаркий чугун

Слёзы прекрасной Линъюэ тихо катились по ее луноликому лицу. Случайно заглянувшему на императорскую кухню могло показаться, что это из-за того, что она полукольцами режет лук, который отправится в Дунганский Лагман.
Но причина была в другом.
Точёный клинок кливера ровно полосовал луковицу так, что горький сок не успевал даже брызнуть в стороны.
Девушка горевала о своём.
Её подруга Цзэтянь накануне огорчила своими притязаниями на рослого красавца Гао-цзуна из императорской стражи, на которого Линъюэ сама имела виды.
Но поделать ничего не могла. Воин был славным, однако оглядывался на прелестниц день и ночь. И юную повариху просто не замечал.
Будь она такой же невнимательной, то вполне могла бы пропустить момент, в который обжаривавшаяся в котле ягнятина распустилась и зарумянилась, перейдя к мигу, когда ее следовало бы засыпать луком

Повар Шиминь, что готовил императору Сюань-цзуну Дунганский Лагман, знал его уже давно. Угадывал вкусы, настроение и с интересом всегда наблюдал за новыми предпочтениями.
Происходившее на его кухне напоминало старую китайскую притчу о каменотёсе, что высекал камни.
Сначала он захотел быть богатым и чудесным образом его желание исполнилось.
Вскоре ему стало этого мало и он возомнил себя императором, затем солнцем, облаком, дождем и, наконец, утесом, который это дождь никак не мог разбить.
И он снова возжелал быть каменотесом, вернувшись к дарованному мирозданием началу.
Шиминь многое знал в своей жизни, немало часов проводил в императорской библиотеке.
Живи он вечно, спустя тысячелетие ему бы непременно попалась на глаза книга Пу Сикинь, маоцзы с Севера. Но тот напишет ее про старуху, что требовала благодатей от Кои. Ведь хорошо известно, что только разноцветные парчовые карпы способны исполнять самые безумные желания.
Но суть от этого все равно оставалась бы неизменной — ключ к счастью — это умение радоваться тому, что имеешь.
А если на своей кухне ты имеешь морковь, то заложи ее к мясу и луку.
Ненадолго, минут на пять

Минувшую ночь император Сюань-цзун провёл беспокойным. И даже сейчас, в кажущемся безмятежном ожидании когда на столах появится Дунганский Лагман, правитель династии Тан все равно нервно переминал пальцы, будто стараясь оттереть их от чего-то невидимого…
Ему почему-то казалось, что на них была кровь.
Явления, тревожащие его в ночи, вряд ли можно было назвать страхом. Да, в них были реки крови, предсмертные хрипы, отрубленные конечности, скрюченные пальцы молящие о пощаде и испуганные глаза, отчаянно желавшие того же. Но это была кровь его врагов, их пальцы, их ноги и их глаза. Как и их хрипы.

Сюань-цзун вряд ли мог считать себя терпеливым. Сколько раз придворный философ брал его за руку и уводил к речному берегу за излучиной, наставляя просто сидеть и дожидаться.
Император так не мог. Ему всегда было нужно здесь и сейчас. Он всегда шёл напролом, будто тот невиданный гигантский чудный зверь с вислоухими ушами и громадными клыками, что, запутанного в канатах, привезли ему в дар послы индийского раджи…
Прогуливаясь по дворцовым коридорам в ожидании обеда, Сюань-цзун зашёл на кухню.
Подойдя ближе к спине повара и ещё толком не видя что на столе перед тем, повелитель выхватил из-под одежд кинжал. Короткий взмах, пронзительный свист разрезаемого воздуха и холодная ослепительная сталь обагрилась красными влажными комками…
— Это томаты, мой господин, — повар спокойно улыбнулся, наблюдая как Сюань-цзун полосует мокрый мякиш.
— Они уже без кожицы и это всего лишь их собственный сок.
— В курсе, — спокойно промолвил император. — Отправляй их туда же, в котёл

Песочные часы Императору Сюань-цзун подарила бабушка.
У Цзэтянь правила страной больше сорока лет и оставила после себя не только много доброй памяти, но и полный дворец царственной утвари.
В том числе и эти часы.
Внутри двух хрустальных чаш, обрамлённых золотыми пастями драконов пересыпался песок из истолченных голубых сапфиров.

Каждые 4 минуты последняя крупинка падала сквозь щель толщиной с булавочную иглу и часы можно было переворачивать, начиная сначала бесконечный бег времени.

Когда повар варил Дунганский Лагман император всегда торжественно вручал ему бабкину реликвию, дабы Шиминь мог точно отмерять промежутки, через которые в котёл следовало закладывать капусту…

… картофель…

… и зелёную редьку.

Жизнь наложницы Чжансунь Сы при дворе императора была беззаботной и нетрудной. Вызывали к покоям повелителя ее лишь в тех случаях, когда варили Дунганский Лагман.
Причиной тому было ее несравненное умение обращаться с нефритовым стержнем каменной ступки Великого Огня, которую доставали из сокровищницы всякий раз, что готовили любимое варево Императора.

Ее непременнейшей обязанностью было, бережно сжав пальцами щепоть арабского каммуна, воздушным покрывалом усеять им рубиновые шарики сычуаньского перца.
Затем следовало обеими крепкими ладонями обхватить каменный столбик и изо всех сил, вжимая его в неподвижную впадину, ритмично двигать туда-сюда, извергая из горошин и семян катарсис взрыва высвобождаемых ароматов…

В остальное время Чжансунь Сы была предоставлена самой себе. Она вальяжно о прогуливалась по фруктовому саду, пряча от вельмож свой кошачий взор голодной хищницы.
Она была свободна от обязанностей и одновременно самым страдальческим пленником дворца.
Ей дозволялось все и ничего было нельзя…

Императорский повар Шиминь, единственный который всегда самолично готовил Дунганский Лагман, густоту ваджу определял исключительно на глаз.
Даже с учетом того, что сундук с потаенными свитками рецептов охранял специально выделенный стражник, Шиминь все равно не любил копаться в записях. Все было на ощущениях. Его учитель, старый Линьдэ всегда любил повторять:
— Будешь три года совершать добродетельные поступки — мало кто будет знать об этом; однажды совершишь дурной — узнает вся Поднебесная…

Малиновый диск солнца медленно оседал на верхушки башен императорского дворца.
Повелитель народа хуэйцзу, заложив руки за спину в который раз шагами измерял по диагонали свой двор.
Дунганский Лагман становился нестерпимо желанным для Императора.
Его башмаки из сандалового дерева с парчовыми завязками позвякивали золотыми колокольчиками, будто напоминая кухонным, что Император голоден.
Но похоже, повар и так поспешал. Принесённый с огня котелок с кипятком бурным водопадом обрушивался в котёл с ваджу.
В пропорции примерно 1:2.

Прошла четверть часа с того мига, как повар Шиминь развёл ваджу кипятком, готовя Дунганский Лагман.
Склонившись над корзиной со свежей зеленью, он усмехнулся:
— В дальней дороге не бывает легкой поклажи.
Широкой ладонью он бережно оборвал листья кузбары. Семена этой пахучей травы по Шелковому пути привезли ему купцы из Персии и он посадил их прямо во императорском саду промеж пираканты.
Вытащив из-за пояса нож, он часто-часто застучал, превращая листья кориандра в зелёное крошево.
Затем одним движение повар смахнул зелень на широкую сталь кливера и бросил в котёл.
— Погасить огонь! Укрыть крышкой!
Помощники суетливо забегали по кухне, понимая, что до подачи блюда остаются считанные минуты.
С другого конца кухни уже несли вручную тянутую округлую лапшу. Ее предстояло быстро отварить и уложить на дно императорских блюд.
В императорской пекарне из каменной печи уже пахло свежеиспечёнными лепёшками с тмином.
Служки спешно тащили золотые фарфоровые тарелки к столу владыки Поднебесной…

Император Сюань-цзун обвёл присутствующих добрым взглядом.
На Дунганский Лагман собрались все, кто был дорог или нужен повелителю.
Философ Яньу, канцлер Юаньцзи, живописец Хань Гань.
Даже наложница Чжансунь Сы, распластав по коленям тончайший шёлк своей юбки, расписанной гроздьями миндаля, о чём-то тихо перешёптывалась с Главным водителем пехоты и конницы Поднебесной генералом Тан Тай-цзуном.

Мерцание свечей причудливо играло в золоте фарфоровых тарелок, которые словно впитали в себя все душистые ароматы подаваемой пищи.
На хлебных блюдах источали благовония тмина пышные лепешки, испечённые в форме сердец с уложенными на них острыми приправами, а в резных чарках из матового горного хрусталя колыхалась крепкая маотайцзю.

Наконец, когда на столе воцарился планировавшийся порядок, Сюань-цзун обвел взглядом присутствовавших и сказал:
— Мой отец, великий Жуй-цзун, восьмой император Тан часто говорил:
В один рот двух ложек не впихнешь. А лагман, который у разных народов свой, всегда покоится в разных ложках.
Встречайте — Дунганский Восточный Лагман!

Как я сказал в самом начале — история эта про Лагман. Который варит по-своему не только каждый народ, но и каждая семья этого народа.
Все персонажи рецепта, хоть и носят настоящие имена, но события не имеют ничего общего с реальной действительностью.
А если и имеют, то тем хуже для неё…